Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874
В кабинете воцарилось молчание.
– Можете быть, свободны.
Иван Дмитриевич накинул на плечи шубу, когда из—за двери возник Жуков с уставшим лицом, по которому читалось без слов, что его поездка завершилась неудачей. В Озерках под известные приметы никто не подходил.
Оставалась только одна надежда на Милованова, что он явится с хорошей вестью, ведь далее дорога в этом направлении обрывалась и не надо больше тратить усилий на нее.
– Не надо, Миша, – произнёс Иван Дмитриевич, продолжая надевать шубу, – как я вижу, ты приехал с пустыми руками?
– Да, Иван Дмитрич, – огорченно сказал Жуков, – обрадовать особо не чем. Кондратьев – Озерский там не живет.
– Не беда, – одел шапку, – значит, лишнюю веточку с дерева мы отсекли, как убрали и Озерный переулок.
– Он тоже?
– И он.
– А дальше?
– Не волнуйся, есть и другие веточки, и может на одной из них пристроился наш убийца. Вот Милованов что—то долго не возвращается.
– А разве он был не с Белем и Сергачевым?
– Нет, они проверяли сами, а его я послал на Васильевский.
Невысказанный вопрос читался в глазах Жукова.
– Кондратьев—Озерский указал свой адрес господину Сурову, может он действительно проживает там, но под своей собственной фамилией.
– Не исключено, – удивленно сказал Михаил, – мне не приходила в голову такая мысль.
– А нам с Миловановым пришла.
– Когда он уехал по адресу?
– Почитай часа в три.
– Может что стряслось?
– Не было бы чего худого, – тихо произнёс Путилин.
В кабинет без стука вошел, играя желваками на скулах, дежурный чиновник.
– Что стряслось? – глаза Ивана Дмитриевича пылали. —Милованов?
– Так точно?
– Жив?
– Не знаю, – за долгие годы они понимали друг друга с полуслова, – отвезен в Калинкинскую больницу, проломлена голова.
– Где произошло?
– На Васильевском.
– Бель и Сергачев уехали?
– Нет, они здесь.
– Михаил, ты на Фонтанку к Милованову, я с агентами на место, где он найден.
Светлый круг месяца освещал дорогу, стояла тишина, нарушаемая скрипом полозьев, и тяжело дышала лошадь, выпуская из ноздрей клубы пара, которые появлялись в минуты, когда проезжали рядом с газовыми фонарями.
Взгляд Путилина был недобрым. Он сцепил зубы, нахмурил брови, отвернувшись в сторону. Ужасно, что пострадал агент, отправленный на проверку. Он опытен, тертый калач. Что там могло ему угрожать? Остается только убийца, который волчьим нюхом учуял, что сыскная полиция подобралась близко.
– Я здесь прохаживаюсь не часто, – докладывал сконфуженный городовой, – мой пост вон там, – указал рукой, – а тут всегда спокойно, никогда никаких происшествий на моем веку не было. Сегодня с час тому смотрю, лежит, ну я и подумал, что лишнего глотнул, а потом, когда кровь увидел и узнал господина из сыскного, сразу в околоток. Потом его на сани и в больницу.
– Кого—нибудь заметил за это время? – спросил Путилин.
– Прошу прощения, но никого не видел. Оно и понятно, холодно, по домам сидят.
– Сегодня с сыскным беседовал?
– Так точно, – городовой стоял, словно тонкая жердь, вытянувшись в свой немалый рост, – вот о жильцах дома господина Лыкова.
– О ком—то из них?
– О молодых людях, живущих там, потом все о господине Михайлове, сыне Евдокии Павловны.
– Кто такая?
– Вдова действительного статского советника Ивана Николаевича, почившего три года тому. Она проживает в третьем этажу со своим сыном Сергеем, студентом.
– Знаешь его хорошо?
– Так точно, учтивый малый, спокойный.
– Замечен ли в чем?
– Никак нет.
– Он дома?
– Не могу сказать, вот дворник Мурат точно знает.
Дворник стоял у закрытых ворот.
– Милейший, – обратился к нему Иван Дмитриевич, – ответь, господин Михайлов дома.
– Так точно, как вечер пришли, так из дому ни выходили. Строгая мадама, следит за своим чадом, – по секрету сообщил Мурат, – словно птичку в клетке держит.
На ночь глядя, и без бумаги от прокурора появляться у Михайловых не следовало. Всё—таки вдова действительного статского. Путилин распорядился, чтобы два агента остались у дома, чтобы молодой человек не уехал из города, а сам направился в больницу. Милованов хоть и был в тяжелом состоянии, но выздоровление, сказал доктор, дело времени и добавил, если бы не шапка, то не говорили бы они о здравии.
Утром пришлось Ивану Дмитриевичу побеспокоить прокурора Васильевской части, но это того стоило, нужная бумага на арест и произведение обыска в квартире госпожи Михайловой была получена.
– Что за самоуправство, господин как—вас—там, – красная от возмущения с вытаращенными, как у рыбы на сушу, глазами кричала госпожа Михайлова, – я не позволю каким—то полицейским издеваться над бедною вдовою!
– Госпожа Михайлова, я – начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин, – пояснял он не первый раз спокойным голосом, – показывая бумагу с подписью прокурора, заверенную гербовой печатью, – я уполномочен произвести в Вашей квартире обыск и арестовать Михайлова Сергея Ивановича.
– Я найду на Вас управу, – кричала Евдокия Павловна, – если мой муж, этот благородный человек, – она не забыла перекреститься, – покинул нас, то за нас заступиться некому. Я дойду до самого Его Величества, он хорошо знал Ивана Николаевича.
– Прошу Вас, – Путилин не знал с какой стороны подступиться к разъяренной женщине, – я тоже выполняю свой долг перед Государем.
– Какой же вы выполняете долг, арестовывая невиновных, – спокойствия от госпожи Михайловой не ожидалось, а сам предмет спора стоял в стороне, скрестив на груди руки, правую украшала белая повязка.
– Скажите, где был вчера вечером Ваш сын?
– Здесь со мною, – по лицу молодого человека промелькнула тень насмешки.
Только через час Евдокия Павловна успокоилась, а еще через два в кабинете Путилина без всякого смущения, откинувшись на спинку стула и заложив ногу за ногу, сидел молодой человек, откровенно бравируя своей смелостью перед сыскной полицией, в лице ее начальника.
– Сергей Иванович?
– Я предпочитаю, чтобы меня называли господин Михайлов.
– Не возражаю, господин Михайлов, – подперев щеку рукой, произнёс Путилин.
– Итак, я слушаю, – насмешка пылала огоньками в глазах молодого человека, – в чем меня Вы намерены обвинить?
– Сначала мне хотелось бы с Вами побеседовать, как говорится, тет—о—тет.
– Как угодно.
– На внутренней стороне вашего мехового пальто обнаружена кровь. Не объясните, ее происхождение?
– Нет ничего проще, – он поднял правую руку, – попытался помочь нашей кухарке, и вот последствия помощи.
– Она может подтвердить?
– Спросите ее. Да, а когда надевал пальто, не заметил, как натекла кровь, – он даже скривил лицо, показывая, что ж тут у вас такие нерадивые работают, догадаться сами не могут.
– Чем Вы занимались вчера вечером?
– Был с маменькой дома весь вечер, – он сделал упор на последних словах, как будто дразня начальника сыска.
– А дворник…
– Какой дворник, – перебил Ивана Дмитриевича, – у Вас здесь больше кому верят потомственной дворянке или иноверцу– дворнику?
– Тому, кто говорит правду.
– Господин Михайлов, Вы пользовались когда—нибудь услугами ссудных касс.
– Знаете, мне маменька достаточные суммы дает на расходы.
– И Вы никогда не были знакомы с Суровым Николаем Степановичем и Господином Меллером?
– Увы, даже фамилий не слышал.
– Не поясните происхождение денег, найденных в вашей комнате?
– Зачем?
– Такая сумма…
– Мои личные бережения.
– Понятно.
В коридоре уже с четверть часа томился ювелир.
По взгляду Путилина Михаил понял, что пришла очередь выхода на сцену следствия господина Меллера.
– Прошу прощения, господин Меллер, за ожидание, – Иван Дмитриевич поднялся с кресла и прошел навстречу ювелиру.
– Иван Дмитриевич, всегда рад помочь такому человеку, – потом посмотрел на сидящего молодого человека, – Доброе утро, Сергей Иванович, – тот что—то буркнул в ответ.
– Господин Меллер, Вам знаком этот молодой человек?
– А как же? Это Сергей Иванович Озерский, который просил помочь с оценкой кольца с изумительными бриллиантами. Господин Озерский в силу стесненных обстоятельств хотел его сдать в заклад Николаю Степановичу Сурову.
– Я с этим господином, – Михайлов презрительно посмотрел на ювелира, – не знаком. Впервые вижу.
– Что Вы говорите, Сергей Иванович?
– Для Вас, – он смотрел в глаза Меллеру, – я не Сергей Иванович, а господин Михайлов.
Господин Меллер только развел руками, недоумевая от перемены в поведении бывшего посетителя, с которым расстались в хороших отношениях.
